Нагляк, борзота и уличные понты: что можно узнать из вольной биографии рэпера Басты «Чистый кайф»
Лауреат «Национального бестселлера», автор рассказа, экранизированного Сергеем Соловьевым, и текста для «Тотального диктанта — 2020» исследовал биографию Басты. В ней — наркотики, 1990-е, Ростов, братва и немного рэпа, утрамбованные в роман «Чистый кайф». В декабре его представляют на ярмарке Non/fiction.
На обложке книги — фотография Басты, и происходящее за ней вполне могло бы быть его биографией. Но ровно здесь нужно сделать предуведомление: это не биография Басты. Главный герой — вымышленный персонаж по имени Толик, а все происходящее в романе хоть и укладывается в реальные точки жизненной истории Вакуленко, но достоверность этих сюжетов автор не гарантирует. По-хорошему, в сетевой культуре такой вид творчества называется фанфиком: про реального человека сочиняют истории, не выдирая его из реального контекста. Поэтому относиться к ней стоит соответствующе, не апеллируя к достоверности, и воспринимать строго как художественный роман.
Андрей Геласимов ездил с Бастой на гастроли и внимательно конспектировал истории от лица Вакуленко и его друзей. Правдоподобия тексту прибавляет наличие реальных соратников и коллег Басты в разные годы, которые выведены под своими настоящими именами. Итак, сюжет: в нем с одной стороны — тинейджер Толик, который читает рэп и очень хочет стать известным. С другой — реальность, у которой свое мнение по этому поводу. Дело разворачивается в колоритном Ростове 1990-х с его разгулом криминала, безнадегой, наркотиками и непутевыми толиковыми друзьями. Пожалуй, в этом главная ценность книги, которая убедительно погружает в беспокойные будни. Тут все ужасы, которыми пугает певица Монеточка: копы на милицейских «бобиках» забирают молодых ребят в Чечню, южные братки рвут друг другу жилы на разборках, наркопритоны в сараях, кражи клофелина из больницы, гопники с кирпичами, сироты в монастыре и друзья с катетерами в вене.
«Чистый кайф» описывает не только трудное взросление Толика в Ростове; тут еще три периода: рехаб, завязка и поиск покоя псковском монастыре, а дальше — Москва и первые успехи. В последних эпизодах Толик-суперзвезда попадает в переделку во время гастроей в Германии, где ему встречается старая знакомая. Отдельным пунктиром в книге прочерчена история знакомства и любви героя с будущей женой Юлией.
Едва ли не магистральная тема книги — наркотики. Из-за них Толик попадает на деньги, а вместо турне по ростовским клубам отправляется в псковский монастырь, где мучительно пытается избавиться от зависимости. Одна из сильнейших сцен книги — та, в которой завязавший герой вынужден сделать укол пенсионеру-соседу и в ужасе понимает, что находится в секунде от срыва. Неоднократно в книге звучит фраза: бывших наркоманов не бывает — это навсегда.
Количество рэпа увеличивается к финалу пропорционально уменьшению вредных веществ. Автор рассказывает, как родились ранние вещи Басты «Моя игра» и «Лед», почему из детской дразнилки получилась песня «Папа, Whats’up?» и что придумал Толик-Вася, когда осознал, что перед «Олимпийским» ему нужен хит.
Вполне вероятно, что эти истории додуманы Геласимовым — человеком из другого поколения (он старше Басты на 14 лет) и незнакомым с субкультурой, который попытался вжиться в шкуру русского рэпера и пересказать его опыт взросления через свой. В итоге получилась книга не про хип-хоп, а о том, откуда он вырос, и в этом смысле «Чистый кайф» исследует совершенно иную генеалогию жанра по сравнению с недавним фильмом Романа Супера о Децле. Толик в книжке произносит важную фразу: «Рэп когда-нибудь будет лучше бандитов». И он стал.
Несколько фрагментов
«Чистого кайфа»
Короче, треки для бандосов отошли на второй план. Сил на все не хватало. Меня перло от «Моей игры» так, что Вадику приходилось все чаще стоять у двери. Я не хотел работать в наушниках и шумел прилично. Тут еще Майка заехала жить к нам в студию. С родителями поцапалась или типа того. Я не вдавался. Просто сказала, что домой не вернется. З***и, мол, родаки, сидели бы лучше на своей даче. И Дему туда из больницы бы увезли.
Мне было п***й. Главное, что трек звучал все круче и круче. Наркота Клея тут была кстати. Пару раз, правда, переборщил, но в итоге все обошлось. Там на стене над входом висели большие круглые часы, так вот я умудрился однажды взглядом остановить стрелки. А потом опять запустил. Силы не***е во мне проснулись. Однако потом было не до смеха. Во второй раз откусил от солнца большой кусок. Оно, сука, достало висеть за окном. Штор никаких, и в комнате из-за него жара, хоть вешайся. Комп дико перегревался и гудел, тварь, так, что я сам себя не слышал. В общем, разинул пошире хлебало и отхватил жирный кусман. Получилось вроде как месяц, только не из луны. И не ночью.
В Чечне дело к тому времени шло на спад, но пацанов битых по ростовским госпиталям было еще навалом. Когда мы вышли из перевязочной, у двери их толпилось человек пятнадцать. Ждали своей очереди. У кого рука, у кого нога, у кого что. Перед отцом расступились молча, никто по уставу не приветствовал. На районе рассказывали, как офицеры в Чечне лютуют с солдатами. Понятно, что особой любви к звездам на погонах тут не наблюдалось.
— Ты куда? — буркнул он, увидев, что я повернул направо. — Выход не там.
— К Тагиру в палату зайду. Я обещал.
— Я тебе зайду! — Он схватил меня за рукав и потащил влево по коридору. — Я тебе так зайду — вторую руку лечить придется! Ты меня понял?!
Пацаны у перевязочной покосились на нас, однако ни зависти, ни сочувствия в их взглядах я не заметил. Офицерский сынок для них был такая же мерзота, как сам офицер, если не хуже. Капитана РВСН в отцы себе точно здесь никто не хотел. Генерала, наверное, еще можно было, но и генеральских детей, начиная с девяносто четвертого, в Чечне тоже побило немало.
За воротами госпиталя нас с товарищем капитаном терпеливо ожидал целый табор солдатских мамок. Кое-кто из них был с детьми. Мелких они притащили с собой со всех концов необъятной, видимо, чтобы разжалобить выходящих из госпиталя офицеров. А может, просто дома оставить не с кем было. Неизвестно ведь насчет папашек всех этих битых пацанов — мамка, она и есть мамка, она по-любому ждать и рваться к тебе будет, из Тюмени в Ростов пешком по шпалам пойдет. А папашка морду пузырем надул — и в сторону. Ему — что есть сын, что нету. Призвали его там защищать конституционный строй, не призвали — это его проблема. Не в то время родился, надо было головой думать.
— Мам, ну ты же училась на медсестру.
У нее в глазах ужас. Я однажды вот так пересрался от Фредди Крюгера. Когда он своими лезвиями скрежетал. И эта его считалочка… «Пять, шесть, х*** уснешь, по-любак тебя найду», или как там. Б**, это было пиздец как страшно. А тут я сам для нее — Фредди Крюгер. Еще и руки в крови. Иголкой-то все равно от души потыкал, прежде чем домой приползти.
— Мне надо выступить, мам. Это важно. Во Дворце спорта сегодня… Я без этого не смогу.
То есть, на что она в тот момент смотрела — на то, что родила, нянчила, мыла, щипала нежно, гладила, чему улыбалась, молилась, ерошила волосы, чмокала, вдыхала сладкий запах своего молока, — все это теперь стояло перед ней. Все то же самое, но только в виде мрази со шприцем.
— Мам… Я подохну.
И потом ты идешь, спотыкаясь, в комнату к деду, берешь у него в комоде опасную бритву и приставляешь лезвие к своему горлу. Потому что иначе ее не заставить. И потому что ты Фредди Крюгер. Ты король, сука, лезвий.
— Толик… Не надо.
И ты превращаешь ее жизнь в последний круг ада.
— Мам, ну пожалуйста.
Как будто до этой минуты у нее жизнь была сахар. Но тебе п***й. Ты — последняя тварь.
— Мама!
Она плачет, плечи ее содрогаются от рыданий, но все, что тебя волнует, — это чтобы она попала.
И она попадает. В это истыканное иглами месиво.
И вы оба замираете там — мать и сын. Теперь снова единое целое. Вы вместе.
Зал закачался почти с первых тактов. Они как будто уже знали текст. Выхватили его из моей головы. «Со мною все нормально, ну и что, что кровь из носа. Со мною все нормально, просто я стал очень взрослым». Руки, тысячи рук взмыли над морем голов, и все они выдохнули вместе — «Со мной все хорошо, просто я забыл, как дышать. Я начал игру, но забыл, как играть».
Рэпчина раскачивал нас, крепкий, как все, что произошло со мной за последний месяц. Терпкий, как все, что я про***л. Дышать действительно было невозможно. Я мог только качать. И я качал, ворочал это яростное, ликующее море, не в силах остановиться, и море в ответ раскачивало меня, как будто знало, что остановка будет смертельной, что если я перестану читать — сразу все пойму, и это убьет окончательно ту малость, которая осталась от меня. Пойму, к чему я пришел. Что я теперь имею. Передо мной, как в клипе, мелькали то Майкины глаза, то улыбка Тагира, то мамино лицо, из которого вдруг ушел свет.
Жора не сп***л. Это был успех. Мой трек раскачал город.
