Ничто не навсегда: Зельфира Трегулова и Алена Долецкая вспоминают эпоху застоя и веселые истории своего студенчества

В моей семье все были либо хирургами, либо писателями, и с раннего детства прививались ценности, заключавшиеся в честности, порядочности, достойном поведении и умении отвечать за свои слова. После поступления на филологический факультет МГУ мой круг общения несколько расширился. В 18 лет я уже вышла замуж, и наша с мужем компания в основном состояла из будущих журналистов, арт- и кинокритиков. Моя профессия на тот момент никаким образом не открывала возможность ездить за границу, чего бы мне очень хотелось. Оставшимся интересным для меня вариантом было строить научную карьеру, поэтому, закончив университет с отличием, я поступила в аспирантуру и защитила диссертацию. После этого я начала преподавать на кафедре английского языка и занималась тонкими филологическими вопросами вроде «сравнительной риторики английской и русской публичной речи». В те времена профессиональный рост во многом был связан с твоими социальными возможностями. Социальное положение моей семьи позволяло мне строить успешную карьеру. И как только эпоха застоя закончилась и началась перестройка, моя жизнь круто изменилась. Но об этом, скорее всего, мы будем говорить, когда Третьяковская галерея сделает выставку о перестройке.

Я приехала поступать в МГУ в 1972 году из Риги, где я родилась, как раз в самый расцвет эпохи застоя. На первой же лекции профессор Гращенков сказал нам, что работу найти будет очень сложно и что в музеях люди работают до конца своих дней, получая по 85 рублей в месяц. И все же мы пытались брать от университета и той напряженной жизни все и сразу. Я получила знания потрясающего уровня, несмотря на то что вся система образования была построена на том, чтобы ты выполнял указания правительства и партийного съезда. Хотя в то время уже мало кто серьезно к этому относился, а анекдотов про Леонида Ильича рассказывали все больше, не боясь, что потом будут какие-то неприятности. Окончив аспирантуру, я вернулась в Ригу и попробовала предложить там свои знания и компетенцию. На меня странно посмотрели, пожали плечами и сказали, что московские искусствоведы им не нужны, при том, что я свободно говорила по-латышски и была практически билингвом. Москва же не предлагала совершенно никаких возможностей роста — меня бы не взяли полы мыть из-за отсутствия московской прописки. Вариантов внутреннего совершенствования было много, а карьерных — никаких. На полноценную работу я вышла только в 1986 году после декрета, в эпоху Горбачева, когда ситуация уже была совершенно иная. Об этом мы поговорим в следующий раз, когда будем делать выставку, посвященную перестройке.

Было много возможностей у тех, кто владел иностранными языками, а я закончила университет с тремя языками и свободно говорила на английском, французском, а потом и на немецком. Это мне страшно помогло, когда я училась в аспирантуре. Библиотеки комплектовались феноменально, в особенности Библиотека иностранной литературы. Если книжек не было ни в Ленинке, ни в Иностранке, то можно было бесплатно заказать их по международному библиотечному абонементу и получить на месяц из любой библиотеки мира абсолютно бесплатно. То есть если у тебя было желание, то ты мог оттачивать себя, как бриллиант. Наши преподаватели после пар приглашали к себе домой слушать музыку, и все наскребали какие-то деньги на пластинки «Мелодия», чтобы безошибочно определять музыку Бетховена. После этого мы ночами стояли за лишним билетиком в Театр на Таганке или «На Малой Бронной», в редких случаях в БДТ. Мне есть с чем сравнивать ту эпоху: моя дочь поступала в конце 1990-х, и ситуация была уже совершенно другая.

Помню историю, когда я училась на первом курсе, мы с мамой договорились встретиться на майские праздники в Ленинграде. Мой поезд приходил в 5 утра, поэтому я прямо с вокзала с небольшой сумкой, пошла гулять по городу. Я дошла до Летнего сада и направилась к летнему домику Петра. Вижу, подъезжает такси к воротам, оттуда вываливается компания — две женщины и два молодых человека навеселе и явно хорошо отметившие Первое мая. Они открывают двери летнего домика Петра и заходят туда. Я тогда была дико застенчивая, но все-таки решилась к ним подойти и спросить, кто они такие. Они рассказали, что заменяют уборщиков, а я призналась, что учусь в МГУ на искусствоведческом отделении. Они посмотрели на меня и говорят: «Да вроде ты девушка приличная, заходи». Я провела там одна целый час, пока они убирали домик. Естественно, я ни к чему не прикасалась, хотя соблазн посидеть на каком-нибудь из стульчиков был. Эта история о том, что люди в то время друг другу доверяли — тебя быстро сканировали и понимали, что с тобой можно иметь дело. Я до сих пор свежо помню то утро, решетку сада, солнечный свет и противоположную сторону Невы во главе с Петропавловской крепостью.