Все о документальном кино и даже больше: интервью с программным директором Beat Film Festival Кириллом Сорокиным

Фестиваль Beat Film Festival вот уже семь лет хорошо знаком каждому, для кого музыка в самых разных ее проявлениях — звук не пустой. Дэвид Боуи, Radiohead, The Stone Roses и еще десятки музыкантов и групп исправно оказываются на Beat Film Festival в центре внимания. Впрочем, с некоторых пор  музыка не единственный предмет внимания организаторов смотра. Программа значительно расширилась, в ней появились фильмы, посвященные и искусству, и литературе, и спорту. То, почему это произошло, зачем фестивалю собственная программа «Смена» и поддерживает ли государство частные инициативы, мы решили обсудить с его программным директором Кириллом Сорокиным. 

Давайте начнем разговор со смены концепции фестиваля. Beat Film Festival давно к этому шел, уже в прошлом году были фильмы, посвященные не только музыке, а в этом появились официальные теги-рубрики. Например, искусство или спорт. Что приносит фестивалю это расширение концепции?
Это в некотором смысле попытка назвать вещи своими именами. Фестивалем нового документального кино о музыке в чистом виде Beat Film Festival перестал быть даже не в прошлом году, а еще пару лет назад, когда в программе впервые стали появляться фильмы, которые нравились нам как организаторам, нравились нашей аудитории и которые не имели никакого отношения к музыке. Документальное кино — это искусство, которое само находит себе дорогу, ломает существующие жанровые рамки. Например, когда ты говоришь про Лу Рида, то автоматически имеешь в виду Энди Уорхола, и так далее. И чем дальше ты распутываешь эти нити, тем больше ты находишь общего. Мне кажется, для людей, которые любят и знают Патти Смит, Роберт Мэпплторп такой же близкий персонаж, как и она сама. Во всяком случае, для тех, кто читал ее книгу. Мы руководствовались этой логикой, ведь, по сути, все истории из программы — про новую культуру. Тот же самый спорт, хоть это и не очень очевидно в контексте нашего фестиваля. С одной стороны, мы показываем фильм про бег, про то, как он из страшно неоднозначного, маргинального явления, к которому не допускали девушек, — я имею в виду марафоны и профессиональные состязания — эволюционировал в абсолютно очевидную, естественную, как чашка кофе с утра, вещь в обиходе горожанина. Бег в контексте 70—80-х — такое же контркультурное явление, как The Rolling Stones в начале своей американской карьеры, когда они были нежелательными героями на федеральном уровне. С другой стороны — в программе есть фильм про Златана Ибрагимовича, который на страницах модной прессы появляется с той же регулярностью, что и в спортивных изданиях и блогах, просто потому что это персонаж, ведущий себя на футбольном поле и вне его как абсолютный рок-герой. Понятно, что мы не стали бы показывать фильм про какого-нибудь футбольно одаренного, но совсем неизвестного на публичном уровне тренера. А вот Ибрагимович — совершенно точно наша история.

А как складывалась программа этого года, как появлялись эти самые тематические теги?
Мы шли от конкретных фильмов. Вот взять то же «Собачье сердце» Лори Андерсон про историю отношений с ее собакой, Нью-Йорком и в конечном счете с Лу Ридом, которому этот ее кинодебют посвящен. Увидев «Собачье сердце», мы поняли, что хотим его показать, но это кино совсем не про музыку. И так родилось направление, связанное с искусством. В программе у тебя всегда есть фильмы, которые становятся краеугольными, и этот — как раз из их числа. То же происходит с остальными тематическими тегами. Конечно, история, связанная с музыкой, всегда была, есть и будет довольно глобальной. В  этом году можно обнаружить, например, работу нашего доброго друга режиссера Гранта Джи, который снимал фильмы про Radiohead и Joy Division. Ленту про Radiohead мы не устаем показывать и делаем это исключительно потому, что находятся люди, которые просят об этом.

Я вот, кстати, тоже из их числа.
Да, действительно есть история, связанная с тем, что Россия с завидной регулярностью не попадает в список стран, куда группа приезжает со своими концертами, но количество людей, которые продолжают смотреть этот фильм, меня искренне поражает и удивляет. И, собственно, я начал к тому, что Грант Джи снял фильм про Стамбул, про Орхана Памука, и это человек, который совершенно не рифмуется с музыкой, но который, как мне кажется, интересен нашим зрителям и интересен нам самим. Когда ты делаешь фестиваль, состоящий, условно, из 30 фильмов, и все 30 выбираешь сам, то можешь позволить себе такую роскошь, как ориентироваться на собственные интересы. (Смеется.) Разумеется, всегда нужно держать в голове, придет на это кто-то или нет, но понятно, что Орхан Памук — абсолютно точно кумир здешних читающих людей, писатель, в случае с которым фильм — это интересная субстанция, потому что по сути это документалка, посвященная как бы художественному произведению и выдуманному же музею. То есть это фильм, который не только сделан на границе между игровым и не игровым, но и, по сути, рассказывает историю, которая, будучи абсолютным фикшеном, при этом притворяется документальной. Это в том числе и ключ к Стамбулу. Все началось с того, что Грант Джи приехал с другой своей работой на стамбульский фестиваль, где он оказался впервые, и с собой у него была книга Памука, которого он никогда до этого не читал. Не знаю, был ли это «Музей невинности», но мне кажется, это не столь важно. Грант Джи благодаря Орхану Памуку смог увидеть Стамбул теми глазами, какими писатель все видит и описывает сам. Так и появился фильм, сразу отправляющий тебя в Стамбул. Это как в прошлом году мы привозили «B-Movie: Шум и ярость в Западном Берлине», который точно так же давал погрузиться в атмосферу Берлина конца 70-х, — его мы в этом году снова покажем в нашей программе «Ретро». История с повторами абсолютно органична и связана с тем, что фильмы, которые идут в рамках фестиваля, сплошь и рядом создают такой ореол вокруг себя, что этих показов не хватает. Тот же самый фильм про Берлин посмотрели за прошлый год в Москве и в других городах больше 5 тысяч человек, и это вполне себе цифра, достойная ограниченного проката.

Как вам кажется, за те семь лет, что проходит фестиваль, московский зритель поменялся?
Когда фестиваль начинался, люди чаще всего спрашивали, почему такие дорогие билеты и нет ли скидок для студентов, а сейчас я слышу, что они хотят пойти на все сеансы, но им не с кем оставить детей. Думаю, это происходит оттого, что у фестиваля есть своя аудитория, которая растет и развивается вместе с ним. К этому относится и история с изменением концепции, потому что ты не можешь всю свою жизнь интересоваться только музыкой, только какими-то музыкальными героями. То есть это может быть существенной частью твоей жизни, но, как правило, музыка открывает какие-то смежные территории и ты невольно эволюционируешь — так что развитие фестиваля связано с эволюцией, в том числе зрителей. Когда фестиваль начинался, музыка была главным импульсом для того, чтобы люди пришли смотреть документальные фильмы в кино. Сейчас же ходить на документальные ленты — это в некотором смысле абсолютно в порядке вещей. Собственно, появился Центр документального кино, появились компании, которые выпускают в прокат документальное кино, включая нашу собственную, то есть документальное кино стало частью полноправного культурного контекста, культурной среды в целом. Даже какие-то проявления документальной стилистики, документального подхода в игровом кино никого не удивляют, это то, к чему люди привыкли.

Вы упомянули Beat Films, вашу компанию, которая, в том числе, занимается прокатом документального кино. В связи с этим хочется поговорить про русское документальное кино. Как вы считаете, как с ним обстоят дела здесь и сейчас?
Тут все упирается в отсутствие инвестиций. Причем на всех уровнях, как временных, так и финансовых. Для того чтобы документальное кино начало происходить, нужны какие-то институции, которые в нем заинтересованы, опять же, на самых разных уровнях. Например, один из самых ярких фильмов, о которых мы говорим, — это фильм «Саламанка», появившийся внутри нашей платформы «Смена», — ее мы придумали и запустили год назад со Stereotactic. Буквально несколько недель назад он был показан на фестивале HotDocs (а это крупнейший фестиваль документального кино в Северной Америке), а до этого на крупнейшем в мире фестивале документального кино в Амстердаме. В Москве мы устроили ему мини-прокат, и это вещь беспрецедентная, потому что он идет 40 минут, это черно-белый гибридный фильм, где не произносится ни одного слова на русском языке, — то есть это не то чтобы история про какого-то культурного героя, про которого все готовы смотреть все что угодно, включая рекламные ролики или там клипы. Как вот мы, например, сейчас знаем, что Пол Томас Андерсон снял, с одной стороны, фильм «Джунун» про путешествие Джонни Гринвуда в Раджастан (его мы показывали на фестивале), а с другой — последний фильм о песне Daydreaming Radiohead, который в Штатах послали на 35-миллиметровой пленке в кинотеатры. Очевидно, что это одолжение скорее кинотеатрам, чем Полу Томасу Андерсону, хотя понятно, что все это работает как промокампания, ну так или иначе. В нашем случае кейс менее очевидный, и он сработал в том смысле, что «Саламанку» за неделю посмотрели суммарно, может быть, человек 500, включая показы в Москве и Петербурге. Для дебюта это очень хороший результат, он показывает, что даже на 40-минутный черно-белый фильм ты можешь найти аудиторию, — неплохое подтверждение того, что все возможно, а все звенья при должном стечении обстоятельств работают. Однако нужно понимать, что это проект, который родился без какого-либо финансового участия, то есть все деньги, которые в него были вложены, были вложены Stereotactic, а все, что происходило дальше, случалось благодаря нашему желанию и усилию. Для этого как раз была придумана программа и платформа «Смена», которая в этом году впервые стала международной. У нее есть жюри — наши друзья с больших европейских фестивалей. Это, определенно, шаг вперед, потому что такие процессы дают прямую связь с режиссером, подпитывая его стремление к правильным амбициям. Другое дело, что мы бы хотели, чтобы у этого внимания был какой-то денежный эквивалент и можно было выделять деньги на производство таких фильмов. Но пока все происходит в частном порядке. Мы как фестиваль не можем позволить тратить на это деньги, просто потому что есть вещи, невозможные без участия извне. Так устроено кинопроизводство практически в любой стране мира. Есть национальные киноинституты, которые занимаются как продвижением, так и софинансированием, есть телеканалы, есть какая-то работающая индустрия. Здесь эта индустрия существует немного параллельно реальности, именно для молодых режиссеров, про которых мы говорим, не стремящихся сделать себе карьеру на российском телевидении. Они просто хотят заниматься кино, не особенно делят его на документальное и художественное, не принадлежат к каким-то узким комьюнити. Таких людей довольно много, и, собственно, именно из этого ощущения появилась «Смена». И сейчас, для того чтобы платформа развивалась дальше, нужны следующие шаги. Мы, в свою очередь, делаем все возможное — посмотрим на фитбэк от международных отборщиков в этом году, посмотрим на зрительскую реакцию. Там впервые есть несколько фильмов, у которых довольно большой зрительский потенциал и на которые, я думаю, люди придут просто из любопытства и без каких-либо скидок на то, что это российское документальное кино.

К разговору о поддержке. Вы не раз говорили в интервью о том, что есть фестиваль CPH: DOX, который начинался как частная инициатива, личная история и который с течением времени поддержали власти города, сделавшие его своеобразной визитной карточкой Копенгагена. Можно ли здесь проводить какие-то параллели с нашей действительностью?
Если отвечать коротко, то нет. У нас было два примера взаимодействия с государственными структурами. Первый — получение государственной поддержки от Министерства культуры, которое закончилось одновременно с Крымом, несмотря на то, что мы знали — экспертный совет все утвердил. Нам позвонили и сказали, что в списке нас нет. Второй пример — опыт того, что к нам приходят, например, организаторы Московского урбанистического форума или Дня города, зная и видя, что у нас есть аудитория и что мы умеем придумывать разные форматы, от каких-то массовых показов «оскаровских» фильмов на День города, как мы делали несколько лет назад, показывая фильм «В поисках Шугармена» (у меня дома даже лежит благодарственная грамота за подписью Капкова) (смеется), до организации программ документального кино на форуме. Это то, что мы умеем, делаем и хотели бы делать. И, например, один из наших самых успешных проектов последнего времени — Фестиваль актуального научного кино «360», им мы занимаемся вместе с Политехническим музеем. Это фестиваль, который очень приятно создавать, потому что это именно тот случай, когда ты можешь развивать существующие идеи, применять какой-то опыт, чтобы делать хороший фестиваль без всяких скидок и оглядки на то, соответствует ли это возможностям здешней аудитории или нет, — это ведь просветительский проект. В общем, мы взаимодействуем со многими институциями, но напрямую мы совершенно неинтересны государству в том смысле, что существуем в параллельной вселенной. Даже несмотря на то, что история со «Сменой» абсолютно культуртрегерская с той точки зрения, что российское документальное кино — это не то, на чем ты можешь зарабатывать, во всяком случае пока. Ты можешь только инвестировать свое время, внимание, деньги, просто экспертизу, и мы готовы это делать, но, условно говоря, если с самого начала у нас было ощущение, что это должно быть заметно, то сейчас я уже не питаю никаких иллюзий и понимаю, что для всех участников процесса, включая самих режиссеров, совершенно очевидно: они в этой культурной повестке не нужны, даже если это фильмы, которые не имеют никакого отношения к политике. И, по сути, то, что мы делаем, существует параллельно официальной культурной политике, хотя мы и пытаемся с ней вступать во взаимодействие. Так что если говорить коротко, то по многим причинам сравнение с CPH: DOX совершенно не релевантно, к сожалению. Впрочем, оно уместно с точки зрения публики и коллабораций с различными институциями, от культурных центров до медиа.

Помимо того, что вы показываете фильмы, вы еще их и обсуждаете — с режиссерами, которые часто приезжают на фестиваль. Кто почтил Москву визитом в этом году?
В этом году у нас довольно много фильмов тех режиссеров, чьи предыдущие работы мы показывали, но их самих никогда не получалось затащить. В частности, это и Грант Джи, которого я уже упоминал, и Стивен Кайак, снявший в свое время отличный фильм про The Rolling Stones. Он был в Каннах, а потом им же наш первый фестиваль открывался в 2010 году. Помимо этого, мы участвуем в конференции Британского совета под названием Future of the Word. Она посвящена нынешнему состоянию слова на уровне литературы, издательских программ и прежде всего на уровне языка. Мы привезли известного британского режиссера Адама Кертиса. Это, наверное, самый необычный сотрудник большой телевизионной компании в мире. Он работает на BBC, а похож на безумного ученого. Дни и ночи Кертис проводит в бездонных архивах BBC и из этих же архивов вырезает свои фильмы, которые по большей части построены именно на них. При помощи нарратива и музыки он превращает их в такие фильмы-эссе, отдельные, абсолютно независимые высказывания на тему абсолютно всего, от присутствия западных стран в Афганистане и вообще на Среднем Востоке — чему и посвящен его последний фильм Bitter Lake (это одна из самых важных его работ, которая впервые одновременно была показана в программе Роттердамского фестиваля и в эфире BBC) — до, условно говоря, взаимосвязи фрейдизма и маркетинга. Он интеллектуал, и его фильмы достаточно сложные, но даже в России это режиссер с историей, с репутацией. Во многом еще потому, что несколько лет назад он учудил довольно странный перформанс, заставив группу Massive Attack петь песню Егора Летова «Все идет по плану» на Манчестерском фестивале. Тот ролик посмотрело под миллион человек, и это во всех смыслах было неожиданно.

Вы, наверное, единственный, кто уже посмотрел абсолютно все фильмы программы. Получится из них из всех выбрать любимый — не как у программного директора, а как у зрителя?
В этом смысле мне довольно сложно отделить себя как отборщика от себя как зрителя, поскольку, конечно, ты смотришь на эти фильмы с тех же позиций, что и зритель. Ты, может быть, чуть более искушенный и чуть более циничный, но лучшие фильмы — это те фильмы, которые ты способен полюбить как зритель. Если называть несколько, я бы остановился на «Собачьем сердце» Лори Андерсон, потому что, несмотря на то, что кому-то этот фильм может показаться сложным, он на самом деле очень простой, понятный и говорящий о тех вещах, о которых так или иначе думает каждый. Плюс это в некотором смысле продолжение тех перформансов, которые всю жизнь делала Лори Андерсон как художник, что превращает это уже в ранг какого-то большого искусства. Также это фильм про Дэвида Боуи, я сам хотел посмотреть его на большом экране. Он впервые вышел в 1973 году, а потом, как водится, был издан на каких-то DVD, видеокассетах — в общем, что называется, для домашнего пользования. Еще до смерти Боуи его отреставрировали, и эту отреставрированную копию мы показываем на гигантском экране шириной 25 метров. Еще точно назову «Фонко» довольно известного шведского режиссера Йорана Хьюго Олссона. Мы, кстати, один из первых фестивалей в мире, на котором его можно увидеть. Это фильм про то, что сейчас происходит в Африке, рассказывающий о настоящей культурной революции, которая там разворачивается и о которой, естественно, не получается говорить безотносительно политики. Собственно, еще Фела Кути считал, что музыка —важнейший инструмент идеологической борьбы и вообще инструмент для преобразований, в том числе социальных. И вот, собственно, фильм, который продолжает эту историю. И плюс ко всему это абсолютно не туристическое путешествие по всему континенту через его культуру — а она на самом деле дико современная. И я думаю, если разложить перед собой всех этих артистов, то станет понятно, что один из них мог бы выступать в клубе «Джипси», только это звучало бы лучше, второй — на «Стрелке», третий — в «Симачеве», то есть это абсолютно неподдельная, настоящая культурная революция, которая происходит прямо сейчас и которая такая дико яркая и красочная, при этом с каким-то позитивным выходом из нее. Сейчас, на самом деле, я перебираю в голове программу и понимаю, что ну никак нельзя забыть ни про Златана Ибрагимовича, ни про Дженис Джоплин, так что, как видите, одним фильмом ограничиться никак не смогу. (Смеется.)