С Новым годом, крошки! Большое интервью Ильи Лагутенко с итогами — года, группы, жизни и русской музыки

Темы другие. Я думаю, легенда о том, что муза в каком-то возрасте приходит или не приходит, — полная ерунда. Она либо приходит, либо нет. Когда тебе 15, ко многим вещам полегче относишься. Я вот смотрю свои старые записи — один раз написал и счастлив от текста. А сейчас пишешь и перечеркиваешь, слова выбираешь. Наверное, так с опытом приходит, кажется, так интереснее.

Если попытаться очертить поэтапно 37 лет развития группы «Мумий Тролль» и прежде всего ваших внутренних трансформаций, то какие это были периоды?

Скажем так, до моих 28 лет это была некая игрушка, которая какое-то время существовала где-то больше, где-то меньше. На выходных собрались где-то или не собрались; это называется хобби. Потом группа стала частью жизни, от которой теперь никуда не деться. То есть таких два этапа получилось. А дальше эти этапы можно разбивать на альбомы. И мне это очень понятно, я для себя это держу в голове. Если вы меня спросите «Что ты делал в каком-то году?», я подумаю, какой это был альбом.

«После зла» записывался до пандемии, и при этом лейтмотивом пластинки выступает грусть. Какие вопросы вас мучали?

Немного погрустить — такое настроение было. Но альбом определило не только настроение участников, но и доступные нам ресурсы: вот эти ламповые и аналоговые инструменты, которые не особо сейчас в ходу. Во-первых, потому что их не так много в хорошем состоянии сохранилось. Во-вторых, нужно уметь на них играть. Это довольно муторный процесс, а нам очень хотелось попробовать. А так как за слова ответственен я, то получилось, что те мысли, которые там витали, и запечатлелись.

В одном из интервью вы признались, что ностальгия вам не близка, но при этом музыка в «После зла» винтажно-романтичная. Нет в этом противоречия?

Знаете, за карантин я стал еще больше цифровым диссидентом. Когда я был на бегу, вроде как удобно и приятно слушать музыку на цифровых платформах. Теперь я понимаю, что с утра до вечера сижу в компьютере, общение с людьми сведено в онлайн, и я не хочу так слушать музыку. Я вот возьму виниловый альбом, и мне больше нравится, как он звучит, как выглядит. Я готов подходить к проигрывателю каждые 15 минут и переворачивать пластинку, чтобы оторваться от цифрового мира. Мне кажется, так голова светлее становится.

Бывает, конечно. Я вообще такой чувствительный человек: могу в кино заплакать, когда трогательная сцена, честное слово. Или от исполнения музыки. Но, когда расстраиваюсь из-за каких-то неудач, я не плачу. Что тут плакать, слезами горю не поможешь — старая народная пословица. А вот вещи эмоциональные меня могут очень просто заставить плакать.

Альбом «Призраки завтра» про внутренних демонов и страх перед будущим, но все же прослеживается надежда на хорошее. Можно сказать, что вы движетесь к свету?

Я бы даже сказал, не в страхе перед будущим, а в попытке заглянуть в будущее — такая была у меня идея с песней «Лира». Мы с ребятами в студии рассуждали, по какому пути мы завтра пойдем. Конечно, мы движемся к свету, но мы светлячки, которые сами себе светят, и поэтому тьма становится светлее. В Японии есть крутая штука — хотаругари, ритуал любования светлячками в определенный сезон. Я даже подбил семью прошлым летом поехать в Японию, поселились в гостинице рядом с лесом. И невозможно передать эти ощущения, это действительно очень интересные чувства: ждешь свет с неба, а он буквально на уровне вытянутой руки. Таким образом, если себя ассоциировать со светлячком, легче находить путь в лесу. Проблема в том, что ты не можешь быть одним светлячком — их должно быть побольше, чем один. Я должен посветить, вы должны посветить, еще из наших друзей кто-то должен посветить. И тогда, глядишь, все и прояснится.

Мне вот 23, очень любопытно — в 53 так же страшно заглядывать в будущее, как в 23?

Нет, в 23 вообще не страшно. Мне не то чтобы было не страшно — я и не задумывался о будущем. Бежал и бежал, куда глаза глядят. А куда меня жизнь понесла дальше — это все воля возраста и случая. Я наблюдал, не боялся проб и ошибок. Собственно, у меня ничего не было в самом широком смысле этого слова, поэтому я понимал: все равно что-то мне нужно найти в жизни и чем-то заниматься.

Сюрреалистичные обложки к пластинке и к каждому треку сделаны художником Waone. Где вы его нашли?

История такая: я в свободное время пытаюсь курировать фестиваль V-ROX во Владивостоке (проходит с 2013 года, делая ставку на музыкантов из Азиатско-Тихоокеанского региона, включая Монголию, Корею, Японию, Австралию и США. — Прим. BURO.). И мы несколько последних лет успешно приглашали уличных арт-художников. Сначала нас никто не понял, а потом, когда одну из стен с 30-метровым леопардом, нарисованным художником из ЮАР Сонни, снесли, тут жители города взвыли, как, оказывается, было красиво, и что лучше бы на этом месте стояла картина, чем разрушенная стена. Ха-ха… Я изучал мир стрит-арт-художников, вышел на муралы Waone. В 2020-м стало понятно, что фестиваль не состоится, поэтому я ему предложил оформить наш альбом и каждую песню. Он сказал, что идея интересная и он никогда не думал о таком подходе. Скинул ему все демоверсии наших песен. Собственно, и все. Мы сейчас потихоньку строим виртуальную галерею с этими работами, и первый опыт будет с песней «Лира» в виде приложения, куда ты заходишь, надеваешь специальную шапку от «Мумий Тролля» и смотришь картинки. Баловство, но мне очень нравится. Такое технологичное баловство заставляет тебя думать, а что в будущем? И что будет как раз после зла.

В 2020 году вы записали два трека со Скриптонитом и T-Fest. Как возникла идея работать с рэпом — ключевым стилем современности?

Первый раз услышал, что такое рэп, когда у группы «Алиса» в 1985 году вышла песня «Меломан», где Костя Кинчев быстро перечислял названия песен и исполнителей в шутливой форме. Один из моих друзей сказал, что это рэп называется. Я до сих пор считаю, что это одна из лучших рэп-песен. 20 лет спустя у нас был первый опыт с рижской рэп-группой Fact, которую я лично знал в то время и дружил с ребятами. Мне нравилась прежде всего визуальная сторона их творчества — пели они в основном по-латышски и по-английски, поэтому я не особо понимал и предложил сделать песню на русском. Мы представляли «Три раза» на так называемом необыкновенном концерте в Гостином Дворе в 2000-м: выезжали на золотых велосипедах и в шубах на сцену с симфоническим оркестром. Довольно интересный был опыт. Песню поклонники «Мумий Тролля», да и широкий российский слушатель тогда вообще не восприняли. Прошли годы, вкусы и интересы сменились, а я всегда с интересом следил за локальными рэп-сценами. Это ведь определенный культурный феномен.

Не все из русского рэпа мне интересно слушать, я стараюсь брать коллективы, где есть какое-то послание, умение работать с текстом первоначально, с битами. И вот, соответственно, Скриптонит и T-Fest стояли в начале этого списка. Мы не встречались никогда лично — переписывались. Я отдал им наши треки и сказал: «Делайте, что хотите, хотите — добавляйте, хотите — убирайте. В общем, полная творческая свобода». Мне самому было интересно, что из этого получится. Мне все-таки кажется, что в песне главное — это хук, и на него уже оформляется текст. И тот и другой сделали по-другому почему-то: у меня был единственный вопрос, почему меня так много оставили. Они сказали, что вот такое у них артистическое видение.

Альбому «Точно ртуть алоэ» исполнилось 20 лет, группа выпустила трибьют, но в тур вы не поехали. Собираетесь ли делать концерты после снятия ограничений или это будет неактуально?

Будет ли актуально это через два года, не знаю. Не знаю, будет ли актуально давать какие-то концерты, собирать фестивали, потому что публика тоже изменится. Кто-то говорит, что люди соскучатся, но у меня кардинально противоположное мнение: первое — люди могут забыть, как это происходит, и им этот аспект времяпрепровождения больше не понадобится. И второе — молодое поколение, которое должно было составить основную массу публики концертов и фестивалей за период ограничения, просто не получит этого опыта. А если ты этого опыта не получаешь, то потом к нему не возвращаешься.

Сегодня русская музыка не оправдывает ваши ожидания?

Опять же, если становиться на мое место, когда я начинал в 1980-е годы, меня от The Beatles, The Rolling Stones отделяло 20 лет. За эти 60 лет произошли и Deep Purple, и Led Zeppelin, и нью-вейв, и рейв. Очень многое должно измениться, в том числе вкусы. Но и первые записи The Beatles воспринималась в 1980-х как древняя музыка. Что лично мне хочется, так это услышать исполнителя, чтобы через 20 лет сказать: вот это звук 2020 года, и он до сих пор актуален

Для меня вообще большая загадка, почему русская музыка пошла тем, а не иным путем. С одной стороны, в эфире постоянно удобряется пласт выживших «старых песен о главном» — одни и те же люди на манеже. С другой стороны, я пытаюсь вспомнить музыку, которую слушал, когда мне было 23, как вам, чтобы я до сих пор шел с этими песнями по жизни, и я вспоминаю группы Ленинградского рок-клуба и Московской рок-лаборатории. Эти песни нигде не играли — ни на радио, ни на ТВ, ни на дискотеках. А что играло по радио без умолку в 1980-х? Где все эти люди? Этих людей в моей же жизни нет, в вашей тем более. Это не оставило никакого следа, никаких воспоминаний и никакой ностальгии... Ну у меня лично. А осталось у меня то, что передавалось бережно из рук в руки на кассетах. Кто сегодня окажет влияние на русскую культуру? Об этом мы сможем поговорить через 20 лет.