T
партнерский материал
Серебряный век на улицах чужого города
Создаем живую галерею символов ушедшей эпохи
В переломные моменты истории рождаются образы, которые невозможно придумать, — их создает само время. В Серебряном веке музами становились те, кто жил на разломе: женщины с прошлым, мужчины с грузом уходящей эпохи. Вдохновлял здесь не тот, кто был просто красив и умен, а тот, кто сумел остаться собой среди обрушившегося мира. Герои нового сериала «Константинополь», который можно посмотреть в онлайн-кинотеатре Иви, — именно такие. Рассказываем, как катастрофа превращает людей в символы, и разбираем судьбы, стиль и привычки четырех персонажей.
Текст: Катерина Бычкова
Дизайн: Дарья Афонина
Фото: пресс-служба Иви, фото-архив библиотеки Конгресса
«Константинополь» — историко-драматический сериал о русских беженцах 1920 года, застрявших между погибшей империей и будущим, куда их не пускают. Город, который казался спасением, оказывается ловушкой: чужая речь, унижения, оккупация, нищета. Константинополь встречает русских не как спаситель, а как судья. Производством сериала занималась компания «ВайТ Медиа», масштабный проект создавался при поддержке Института развития интернета.
В центре сюжета — полковник Нератов, человек чести в мире без чести. Он пытается защитить русскую общину — не словом, а делом.
Вокруг него — люди с разбитыми жизнями, но с несломленными душами: баронесса Дикова, ставшая проституткой, чтобы спасти сына, но не потерявшая достоинства; Серафима, влюбленная в человека, который боится снова начать жить; доктор Бородаевский, рассеянный гений, для которого наука — единственный смысл существования; Люська Маковская, профурсетка с волей к жизни, которую не сломали ни шрамы, ни грязь; Ремнев, бывший офицер, а теперь циник, живущий по правилам чужого мира.
Каждый герой в сериале — как муза Серебряного века. Это люди, вокруг которых рождались эстетика, поэзия, стиль.
НЕРАТОВ
бывший офицер
«Долг — это не вопрос выбора. Это вопрос достоинства»
Нератов — образ потерянной империи в человеческом облике. Не ностальгирующий мечтатель, а выживший стражник ушедшего мира. Он не ждал благодарности, не искал понимания и не просил пощады. В эмиграции полковник Сергей Львович остается человеком военной выправки и внутренней дисциплины, будто все еще несет службу, но теперь перед своей совестью. Его облик — броня прошлого, которую он не готов снять. Потеряв Родину, он сохранил «русский офицерский стержень», выкованный из долга и скорби.
Бывший офицер живет скромно, почти в нищете. Его дни однообразны и тяжки: бесконечные поиски работы, унизительные отказы, редкие случайные подработки, за которые едва хватает на ночлег и еду. Он не ищет знакомств и не стремится попасть в эмигрантские круги — не от гордости, а от усталости и чувства утраты.
При всей скромности быта в его облике чувствуется внутренняя собранность и врожденное чувство стиля — наследие офицерского прошлого. Его сдержанная элегантность, безупречная выправка, сочетание военной строгости и мужской утонченности вызывают уважение даже у тех, кто далек от армейской среды. В первой серии он выглядит просто: старая шинель, шерстяная водолазка, потертые ботинки — одежда, больше говорящая о нужде, чем о вкусе. Все практично, без намека на былое офицерское достоинство. позднее в его облике появляется прежняя выправка: потертый, но дорогой костюм, аккуратный галстук, начищенные штиблеты, шляпа с прямыми полями — он словно оживает, становясь воплощением эстетики ушедшей эпохи, как будто сошел с фотографии модного журнала Парижа или Берлина. Будь он человеком другого времени и обстоятельств, мог бы стать одной из икон стиля 1920-х годов.
Дикова
баронесса
«Я больше не молюсь о счастье. Только о том, чтобы не разучиться быть человеком»
Екатерина Николаевна Дикова — это не просто трагическая фигура русской эмиграции. В ней воплотился тот тип женственности и внутренней силы, который вдохновлял поэтов: женщина-икона, женщина-символ, женщина — жертва и спасительница одновременно.
Баронесса — вдова, оставшаяся с ребенком в чужом и враждебном мире, она была вынуждена продавать свое тело, чтобы спасти сына. Но даже оказавшись на самом дне, внутренне она осталась чистой. Она умеет любить без иллюзий. Поэты Серебряного века искали в своих музах именно это: святость — в пороке, благородство — в унижении, красоту — в разрушении.
Внешний вид Диковой — отражение угасающей эпохи. Одежда по моде 1910-х: юбка, жакет, шляпка — когда-то дорогие, а теперь поношенные и выцветшие. Это не просто костюм, а реликвия прошлого, лелеемая как личный оберег. Героиня не пытается следить за модой 1920-х, не гонится за парижскими фасонами эмигранток. В ее образе — печальная верность себе, эпохе, мужу, прошлому. Это делает ее визуально особенно выразительной. На фоне женщин приспособившихся она — как фигура, застывшая во времени.
Екатерина Николаевна могла бы стать музой сразу нескольких поэтов, но каждый увидел бы в ней свое. У Блока она была бы Прекрасной Дамой на обочине истории — той, что потеряла свет, но продолжает светиться изнутри. У Цветаевой — непримиримой, жгучей, готовой платить любую цену за право остаться собой, даже если ценой становится собственное тело. У Ахматовой — воплощением боли, женщиной, которая «свои сорок пудов беды несет не клонясь» — в потускневшей шляпке, но с прямой спиной.
Константинополь встретил беженцев как врагов: холодом, нищетой и унижением. У русских отнимали все: документы, фамилии, детей, жизнь. На улицах было опасно, а работа была недоступна. При этом важно помнить: враждебность исходила не от местных жителей, а от оккупационных властей, для которых русские эмигранты стали лишь очередной проблемой послевоенного мира.
Дикова могла бы стать «удобной женщиной» для богатого, влиятельного мужчины, но отказалась. И потому в ней — тот самый нерв, та боль, та несгибаемая стойкость, которые и вдохновляли поэтов Серебряного века.
БОРОДАЕВСКИЙ
врач-бактериолог
«Иногда мне кажется, что лечить нужно не тело, а утрату смысла — она заразнее любой инфекции»
Музой Серебряного века мог быть каждый, кто так или иначе олицетворял эпоху; тот, вокруг кого рождалась эстетика — стиль, философия, поэзия. Врач-бактериолог Бородаевский мог бы стать вдохновителем, как философ Лосев или поэт Ходасевич, — не красавец, но явление.
Бородаевский — странный, светлый, неловкий и непричесанный. Он не герой-соблазнитель, не денди, но в его образе — благородство мысли и честность интонации. Таких людей воспевали не за внешний блеск, а за своеобразие, внутреннюю глубину и независимость от мира сиюминутного.
Он носит костюм — не для стиля, а по привычке. Неряшливый, часто с пятном чернил или заломом на воротнике, он напоминает персонажа Чехова или раннего Замятина — интеллектуала вне моды, вне времени, вне правил. Но именно эта небрежность делает его таким живым: это не грязь, это отказ от мишуры.
Бородаевский мог бы быть популярным в модных салонах — у него блестящее образование, имя, столичная академическая прописка. Но он выбирает не карьеру, а служение делу. Его жизнь — лаборатория, книги и микроскоп. Он часто выдает бестактные реплики и запоздало извиняется. Он живет в мире, где наука — это поэзия, а поиск истины — форма любви к Богу и людям.
Такого человека поэты любили бы за искренность. Он спотыкается, но не предает. Уверены, Мандельштам услышал бы в его речи ломаную музыку правды, нестройную, но прекрасную, а Цветаева назвала бы его «светлым чудаком, у которого душа — без кожи». Его образ напоминает о том, что Серебряный век — это не только кружева и страсти, но и жажда истины и честность до боли.
ЛЮСЬКА
профурсетка
Люська Маковская — не та, кого принято называть музой. Девица с криминальным прошлым, с татуировками, шрамами от ножей и ожогов. Вечные драки, обман, манипуляции, грязь. Она умеет лгать, умеет соблазнять, умеет ударить первой — потому что иначе нельзя. Жизнь на сломе эпох сделала ее чудовищем, и в этом — не ее вина. Но Серебряный век — это еще и век надлома, боли, жажды подлинности. Это время, когда музой становился не безупречный, а настоящий — тот, в ком жила сама истина.
В Люське — зов плоти, страсть, ложь, стремление выжить, но под всем этим — обнаженная, живая душа. Поэты Серебряного века увидели бы в ней не любовницу, а символ. Она — женщина-пограничье. Не «падшая», а «брошенная». У нее ничего нет, кроме тела, и даже оно изрезано, зататуировано, продано. Но Люська не жалуется, не плачет, а просто живет с тем, что у нее есть.
К слову, стиль героини — тоже крик, но не безвкусицы, а тщательной выверенности. Она одевается модно, по последним трендам: безупречный крой, яркие акценты, продуманная небрежность. В ее облике — уверенность, демонстративная современность, желание не отставать от времени. Но за этим тщательно выстроенным образом чувствуется то же стремление спрятаться, раствориться в блеске и моде, не позволить миру разглядеть уязвимость. Именно такую женщину могли бы описать Цветаева — «светлая и страшная, как ярость бога» — или Ходасевич — через зеркала витрин, шелест шелка и холод роскоши.
В Люське есть что-то такое, на что трудно смотреть прямо — обнаженная, неудобная правда. Любовь, которой она, возможно, способна наградить, будет не нежной, а звериной.
Все серии исторической драмы «Константинополь» уже доступны в онлайн-кинотеатре Иви
{"points":[{"id":1,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":0,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}},{"id":3,"properties":{"x":0,"y":-1,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}}],"steps":[{"id":2,"properties":{"duration":0.6,"delay":0,"bezier":[],"ease":"Power2.easeInOut","automatic_duration":true}}],"transform_origin":{"x":0.5,"y":0.5}}
Реклама. Иви