Анна Винтур позвонит (8)

— Париж — это хорошо. Я поеду с тобой, — говорит Лана, когда я звоню ей предупредить, что буду отсутствовать в пятницу. — Раз уж ты едешь туда, нам нужно взять от этого максимум.

— Да… Что ты имеешь в виду?

— Встретиться с Карлом Лагерфельдом, может быть, — отвечает Лана, и я чувствую, как буднично она говорит об этом, параллельно читая состав на упаковке с маринованными артишоками.

— Лана, ты о чем? Какой еще Лагерфельд? В смысле, я знаю, кто такой Лагерфельд, но я еду к бойфренду!

— Давай посмотрим на месте, — спокойно отвечает она. — Все, дорогая, извини, не могу больше говорить. Закажи мне билеты, пожалуйста, и забронируй номер в George V.

Пока «Георг Пятый» вибрировал в моих мыслях божественной фантазией, «Цвет моды» загрузился в машины и направился на ферму: снимать модную историю про овечек. Они все-таки нашлись у какого-то дедули, который, кажется, настолько плохо нас слышал, что, соглашаясь на съемку, не вполне разобрался в происходящем. В первых лучах рассвета мы сонно топтались возле окошечка «Мак-авто», пар от кофе стремительно сбегал в небеса.

Костик проверял оборудование по списку: он же не Ванечка, все должно быть идеально. Трое моделей спали на заднем сиденье в машине Кити. Визажист Маша уже не в первый раз говорила о том, что губы она планирует всем накрасить сливовым. Викуся рисовала раскадровку, положив блокнот на капот машины.

— Долго туда ехать? — прыгала с ноги на ногу я.

— Должно быть, не больше часа, — Кити водила пальцем по электронному маршруту.

И вдруг сквозь серую изморось сизого утра проступили контуры роскошного Range Rover, безмолвно плывущего на нас. Машина остановилась, без промедления открылась дверь. Петр Андреевич без цветов и стихов легко спрыгнул на землю.

— Доброе утро, — сказал он. На щеках его пылал такой румянец, будто он совершил внушительную пробежку. У него, оказывается, была очень красивая седина, чертовски аристократичная. — Я подумал, что в таком далеком путешествии вам может понадобиться помощь.

Он предпочел говорить это все Костику, стараясь не смотреть на Кити.

— Не такое уж оно далекое, — заметил Костик, но протянул депутату руку. — Константин. Сергеевич.

— Я вас знаю, — депутат пожал его руку так, будто они здоровались каждый день. — Давай без отчества, Костик, ладно?

И тут он впервые глянул на Кити. Тонкий утренний ледок хрустнул под его ногами.

Дед Сергей жил на окраине небольшой деревни, на вершине холма, заросшего колючками. Разумеется, он забыл о нашем приезде. Сначала нам пришлось узнавать у всех соседей, в каком доме искать знаменитого держателя овец, затем будить его, колотить не только в дверь, но и в окна. Весь его дом ходил ходуном.

Когда, наконец, он показал свое лицо сначала в мутном стекле окна, а потом появился на пороге, глядел он хмуро и невесело.

— Вам чего? Кто такие?

Мы растерянно молчали.

— Здравствуйте, Сергей, — сделал шаг вперед Петр Андреевич. — Я из городской думы.

— Опа! — снисходительно откликнулся дед, не особо, впрочем, удивленный, как будто к таким визитам, в принципе, был готов ежедневно. — За советом к деду Сергею приехал?

Петр Андреевич развел руками.

— Проходимцы! — рассмеялся дед Сергей почти ласково.

Когда он вывел к нам своих овец и Викуся дала модели в руку нежную веточку сладкого клевера, а Петр Андреевич, скинув монклеровскую парку, сажал дверь на петли в сарае деда Сергея, я повернулась к Кити и сказала:

— Я буду молиться, чтобы он перестал писать стихи. Кити, он классный!

Потом на экране фотоаппарата смотрели, что получилось. Костик гнался за светом, я трясла отражателем и грозилась умереть от холода. Овечки умильно и невозмутимо глядели в кадр, двигая челюстями. «Ложись на нее, ложись!» — кричала модели Викуся. Кити принесла Петру Андреевичу термос с чаем. Все получалось!

На следующий день, пока не прошло вдохновение, стали выбирать обложку. Заехал Армани, которого, кстати, давно не было видно. Мы для вида спросили его совета.

— У вас всегда такие обложки, что я не знаю, что людям говорить, — вздохнул он, садясь в кресло перед доской, увешанной листами с фотографиями. Лицо у него было такое, будто он пришел к брадобрею с сомнительной репутацией. — Поставьте хоть раз в жизни какую-нибудь улыбающуюся симпатичную девчонку, — он кивнул на фото девушки в обнимку с овечкой. — Вот!

— Но тема номера! — напомнила Викуся. — Тема номера у нас — простота, нормкор. Это совсем другая история, — она предъявила ему снимок модели, свисающей с турника. — Что скажете? Как вам?

— Лучше бы вы меня не спрашивали, — зажмурился ЕА. — Ланочка видела? Ей это нравится?

Армани и Лана были женаты уже 10 лет. Лане было едва за 20, когда он увидел ее моделью на показе шуб и незамедлительно сделал предложение. Забрал с подиума вместе с шубой. С тех пор шуб было переношено много. Они объехали вместе все модные курорты еще в первые пару лет, собрали коллекцию картин, сменили неприличное количество машин, построили дом и завели там конюшню, потопили небольшую яхту близ Амальфи, но продолжали переживать, если один из них задерживался к ужину. Любовь Армани и Ланы была настоящей.

Через пару дней мы с Ланой уже были в George V. Я не бывала прежде в Париже, зато я была помешана на парижанках и прочитала все книги, которые были написаны о парижском шике, стиле и тому подобном. К счастью, за последний год эта тема стала очень популярной, поэтому я редко оставалась без чтения. Француженки заранее казались мне восхитительными, и мне не терпелось узнать их поближе, рассмотреть. Правда ли они умеют носить древнейший винтаж с неимоверной элегантностью? И в черной футболке из Topshop выглядят на миллион? Правда ли, что всегда кутаются в шарфы? Курят? А береты? Или это вчерашний день? Или нет никакого вчерашнего дня, когда речь идет о француженках?

Из аэропорта мы проследовали сразу в отель, за окном была ночь. Из окна такси я, конечно же, увидела Эйфелеву башню. Сначала хотела сделать вид, что ничего особенного не произошло, но потом все равно схватила Лану за руку и завопила, точно как Кэрри Брэдшоу, когда она увидела ее с балкона Plaza Athénée.

Портье в George V не смог добиться от меня ни слова, хотя по-французски я знала и «Pardon», и «Je suis Anna», и один короткий диалог про щенка из учебника наизусть: я, не отрываясь, смотрела на грандиозное полотно за его спиной. На нем голые пупсы подносили цветы томным нимфам, и прямо над одной из них светило солнце с человеческим лицом. Светило оно над ней, а смотрело на меня: «Ты в Париже, Эми! Ты прилетела сюда к Мужчине Своей Мечты!»

— Итак! Завтра, пока ты будешь прохлаждаться со своим бельгийцем… Он ведь бельгиец? — Лана бросила на меня взгляд, требующий ответа. Я кивнула. — Надо же, прямо как Раф Симонс. Он не знает Рафа Симонса?

— Лана!

— Ладно. Так вот, пока у вас там будет «лямур», я отправлюсь в офис Chanel, — говорит она, разливая шампанское (мы отпустили гарсона, который был готов до рассвета стоять в углу номера, по мере необходимости наполняя наши бокалы).

— Думаешь, из этого что-то получится?

— У тебя с Симонсом или у меня с Лагерфельдом?

За те пару лет, что мы работаем с Ланой над «Цветом моды», роли между нами распределились таким образом: ей все на свете всегда кажется возможным (снять на обложку Сашу Лусс, взять интервью у Лагерфельда, переделать журнал за ночь и т. д.), ее счастливая уверенность в себе никогда не знает границ, при этом пунктирной линией всех возможностей являюсь я, встречающая ее идеи с руками, скрещенными на груди: «Это не получится».

— Все получится, — с нежным звоном Лана прикоснулась своим бокалом к моему. — Не вижу ни одной причины, по которой они бы нам отказали.

— Лагерфельд может отказать даже Vogue, несмотря на многолетнюю дружбу с Анной, — я глотнула ледяного шампанского. — Туда наверняка вообще не попасть!

Лана вытянулась на кровати, весело скинув тапочки с золотой монограммой отеля в разные стороны:

— Эми, ты кончишь занудствовать или даже «Вдова Клико» тебя не берет?

— Это что, «Вдова Клико»? — я даже подскочила на месте.

Лана засмеялась.

— В конце концов, если они откажутся, я хотя бы куплю себе новую сумку. За Chanel!

— За Chanel, — согласилась я, как будто для меня все в этой жизни было так же возможно, как и для Ланы. Почему бы и нет. Я засыпала в Париже, Лукас был совсем недалеко.

Утром я надела Викусину шляпу от Филиппа Трейси. Отправила ей фото. Из редакции, кстати, сыпались сообщения. «Где разверстка? Что значит сокращение "КД" в плане номера?» «Пришла автор рубрики "Кино" — мы не поняли, что ей нужно? Она вменяемая?» «Эми, это ты унесла штопор из офиса?» «Пришли фото башни! Эйфелевой!» «Лана с тобой? Она нам выписала зарплату? Эми, это не смешно!»

С Ланой мы простились на ступенях Chanel. Она скормила крошки от круассана голубям, достала зеркало, поправила помаду, взглянула на циферблат своих часов и сжала мою руку:

— Ну, иди, дорогая! Здесь наши дороги расходятся. Тебя ждет любовь, а меня — Лагерфельд!

Мы улыбнулись друг другу.

— Если что, ты всегда можешь вернуться в George V, — серьезно кивнула она. Но я не собиралась туда возвращаться. Я шла к Лукасу: он остановился в отеле Westin Paris на Вандомской площади. У входа толпились туристы, как будто встречали кого-то из знаменитостей. Я пофантазировала, что они ждут меня, надвинула на глаза перья от Трейси и пробежала внутрь, лавируя между селфи-палками, никем не замеченная. Из меня получилась бы замечательная селебрети — неуловимая и загадочная. Швейцар распахнул передо мной дверь: «Bonjour, mademoiselle» — и склонился в грациозном поклоне.

Широкие тени размашисто перемещались по мраморному полу в лобби, выложенному огромными черно-белыми плитами. Я присела в высокое кресло, спрятанное позади одной из огромных арок, и не спускала глаз со створок лифта. Я знала, что Лукас остановился здесь и собирался на деловую встречу: «Они тут все любители поболтать — не исключено, что просидим допоздна, кляня на чем свет стоит Олланда и печалясь о прошлом». Мне нужно было всего лишь дождаться, когда он спустится. От волнения я не удержала бы в руках даже листка бумаги. Дрожь не отпускала меня ни на мгновенье, готова спорить: каждый удар сердца подкидывал меня в воздух на пару сантиметров. Чтобы немного успокоиться, я принялась рассматривать какую-то француженку.

Облокотившись о стойку регистрации, она громко повторяла «Non!» низким хрипловатым голосом и кое-как переделывала прическу, закручивая блестящие рыжие волосы в безалаберный пучок. По тому, как она говорила это свое «Non!», мне казалось, что она очень чем-то недовольна и раздосадована, но вдруг она громко рассмеялась и протянула руку к консьержу, жестом призывая его приблизиться к ней так, чтобы она смогла сказать ему что-то на ухо. Совершенно непонятные создания! Все, как я и читала: мне казалось, что она хочет его убить, а она любезничает с ним, и он заливается краской в ответ на то, что она произнесла ему тихонько. «Non?» — уже вопросительно произносит она и начинает что-то тараторить, но я не понимаю ни слова. К ней подходит мужчина. Разумеется! Француженки, как гласит один бестселлер, не спят в одиночестве. Сначала он останавливается рядом и как будто просто любуется ею две секунды, подом делает шаг и кладет руку ей на плечи. Она вздрагивает, сбрасывает руку, машет консьержу «Au revoir», поворачивает лицо к бойфренду, притягивает его к себе и целует в губы. И только на этом моменте я вижу, что это Лукас. Она прижимается к нему губами. Я вижу, как он отвечает на ее поцелуй. Она отстраняется, он спрашивает что-то, она кивает. Она смяла воротник его рубашки и не собирается его поправлять. У нее трезвонит мобильный, она отвечает на звонок, затыкая свободной рукой второе ухо.

— Pardon? — говорит она кому-то в телефоне.

Лукас тем временем тоже достает телефон. Смотрит на экран, но даже не разблокирует его: там же на экране светится мое имя! Он убирает телефон в карман и уступает дорогу медленно бредущей навстречу престарелой мадам:

— Bonjour, — такой же симпатичный и любезный, как всегда.

Над всем лобби раздается хриплое «Luca!», и он, ускоряя шаг, устремляется к ней.

Мне никогда не приходило в голову называть его Лука.